Челко захлопал глазами:

— Ваш большой друг?

— Наш ворон не хотел тебе навредить, — вмешалась Ренн. — Он еще совсем молодой и просто любит пошалить.

Челко поскреб подбородок и усмехнулся:

— А я-то решил, что это злой дух!

— Значит, мы все-таки виноваты, — сказал Торак, — что испортили вам охоту! Давай я помогу тебе выследить того раненого оленя, хочешь?

Челко явно обрадовался, и Крукослик согласно кивнул:

— Ладно. Это было бы очень хорошо.

— И я с вами пойду, — тут же сказала Ренн.

Но, к ее удивлению, Торак отрицательно покачал головой:

— Да ты еще в себя не пришла! Ступай лучше с Крукосликом.

— Я прекрасно себя чувствую! — запротестовала Ренн.

— Ладно, я провожу тебя на стоянку, — пообещал Торак.

Маленькие глазки Крукослика с хитрым прищуром смотрели то на него, то на Ренн.

— Хорошо, — подытожил он, — решим так: Торак идет с Челко, а Ренн — со мной. А когда мы снова соберемся вместе, когда все будут сыты, вы сможете подробно рассказать мне, зачем сюда пришли.

*

Ренн совсем не хотелось тащиться с Крукосликом на стоянку, от реки туда было довольно далеко, но оказалось, что она зря беспокоилась. Охотники оставили неподалеку собачьи упряжки с санями, которыми управляли дети; упряжки были спрятаны, чтобы собаки не испугали идущих к переправе оленей. Но стоило охотникам свистнуть, и упряжки тут же появились, словно из-под земли.

Сани были сделаны из оленьих рогов, скрепленных ивовыми прутьями, а полозья облеплены глиной и отполированы до зеркального блеска. Сани отлично скользили, но были немного меньше тех, которыми пользовались племена Дальнего Севера; в них едва хватало места на одного, а погонщик устраивался сзади и управлял упряжкой стоя. Для начала Крукослик познакомил Ренн с каждой из собак, совершенно серьезно полагая, что собаки заслуживают столь же вежливого обращения, как и люди. После чего Ренн прониклась к вождю племени Горного Зайца еще большей симпатией.

Наконец сани, хрустя ледяной коркой, сплошь покрывавшей землю, двинулись на север. Ни бичом, ни кнутом Крукослик не пользовался; он просто четко и громко подавал команды псу-вожаку, а уж тому подчинялись и все остальные собаки. Пока они ехали, Крукослик умудрился выудить из Ренн все лесные новости. Он озабоченно нахмурился и даже невольно коснулся шкурки своего тотема-покровителя, когда она рассказала ему о нашествии серых ночных бабочек и о странном недуге, вызывавшем у людей страх перед собственной тенью. Крукослика весьма встревожило известие об уходе Фин-Кединна и особенно то, что вождь Воронов отправился искать кого-то в полном одиночестве. Однако, узнав, что вместе с Тораком и Ренн путешествует и Волк, Крукослик, похоже, обрадовался, хоть и попросил Ренн не произносить вслух слово «волк».

— Мы, живущие по законам Великой Горы и рядом с нею, очень осторожны в выборе слов. Те серые существа, один из которых является вашим названым братом, у нас именуются «охотники на духов», потому что они лучше всех умеют незаметно подкрадываться и выслеживать свою жертву. Мы также никогда не называем вслух тех, на кого охотимся, чтобы они, обладая невероятно тонким слухом, не смогли нас подслушать и узнать наши планы. Мы называем их просто «рогатыми». — Вождь горестно покачал головой. — И это очень хорошо, что вы привели с собой такого «охотника». Уже целых три месяца никого из его сородичей не слышно, не видно на наших холмах; лишь в западной их части люди из племени Рябины нашли одного, но он был мертв, и они положили ему в пасть еду, чтобы накормить его души, и оставили лежать с миром. Мы опасаемся, что все остальные бежали отсюда, опасаясь… — Крукослик немного помолчал и, понизив голос, договорил: —

той злобной твари.

Ренн невольно оглянулась через плечо. Остроконечные вершины Высоких Гор показались ей вдруг неожиданно близкими.

Крукослик больше ничего к своему сообщению не прибавил, и дальнейший путь они проделали в молчании.

Сумерки почти совсем сгустились, а небо приобрело фиолетовый оттенок, когда они добрались до стоянки. Издали селение выглядело совсем крошечным; оно притулилось на берегу серого озера и казалось затерявшимся среди бескрайнего множества огромных холмов. Но когда они подъехали ближе, Ренн увидела, что перед нею не только стоянка племени Горного Зайца. Там собрались вместе несколько различных племен. Под огромным общим навесом из шкур, освещенных золотистым светом костров, зимовало племя Горного Зайца; рядом виднелись пирамиды из дерна — жилища, воздвигнутые племенем Рябины; а чуть в стороне Ренн с удивлением заметила какие-то продолговатые холмики, похожие на могильники и присыпанные снегом, которые, по словам Крукослика, являлись жилищами людей из племени Лебедя.

— Сейчас трудные времена, — пояснил Крукослик, — и горные племена должны держаться вместе. Только так мы сумеем выжить.

Залаяли собаки, сани замедлили ход и остановились. По снегу пролегли длинные полосы золотистого света — из общего убежища выбегали люди, радостно приветствуя прибывших. Крукослик вручил Ренн каменный скребок, с помощью которого она счистила с одежды снег и лед, а потом на негнущихся от холода ногах последовала за вождем на стоянку.

Внутри, под просторным навесом, ее встретило неожиданное тепло, чудесный дымный аромат горячей пищи и множество людей. В обложенной камнями яме жарко горел большой костер. Вокруг него на оленьих шкурах, брошенных поверх толстого слоя березовых прутьев, сидели мужчины и женщины; все они были чем-нибудь заняты — шили или затачивали наконечники для копий. От бурдюков с пищей, висевших над костром, исходил ароматный пар. И Ренн опять страшно захотелось есть.

Она сняла с себя верхнюю одежду и повесила ее для просушки на одну из прочных балок, поддерживавших крышу навеса; а затем вместе с Крукосликом обошла вокруг костра, вежливо со всеми здороваясь и очень стараясь ни в коем случае не поворачиваться к огню спиной. Те, мимо кого она проходила, приветливо ей кивали, но она чувствовала настороженность этих людей и очень жалела, что рядом нет Торака.

Крукослик уселся в самом дальнем конце жилища и, когда Ренн села с ним рядом, пояснил:

— Здесь ближе всего к Священной Горе.

Затем он поблагодарил огонь и «рогатых» за пищу, и остальные члены племени вторили ему, а Ренн тихонько пробормотала молитву своему покровителю. И наконец все приступили к еде.

Какая-то женщина подала Ренн плошку с чем-то непонятным и пояснила, что это в основном жир — точнее, кусочки костного мозга, жир с огузка и языка, а также наиболее жирные части оленьих внутренностей.

— Мясо — это хорошо, — приговаривала она, — но жир гораздо лучше, особенно зимой, когда живешь в снегу среди этих холмов.

Угощение действительно оказалось весьма питательным, но жир постоянно прилипал к корню языка, и Ренн то и дело смывала его, запивая еду горячим вересковым отваром. Затем был подан олений рубец, начиненный жеваным мхом — это угощение Ренн очень вежливо отвергла; затем последовали жареные ребрышки и упругие жареные уши. Детворе налили по целой миске горячего густого супа из оленьих ножек. Ренн заметила, как какая-то молодая мать сунула своему малышу — у него, похоже, резались зубки — палочку замерзшего костного мозга: почесать десны. Старейшинам досталось самое лучшее угощение — оленьи глаза; они сперва высосали из них жир, затем целиком сунули в рот и долго жевали.

Крукослик извинился, что никаких ягод у них, к сожалению, нет.

— А все из-за проклятого льда! — воскликнул он. И больше он ни разу о том страшном ледяном дожде не упоминал.

Наевшись до отвала, Ренн свернулась клубком и стала сонно прислушиваться к потрескиванию костра и тихой беседе людей. Она чувствовала себя совершенно обессилевшей; тело ее до сих пор болезненно вздрагивало, точно вспоминая движение саней по промерзшей, обледенелой земле. Зато впервые за много дней ее охватило ощущение полной безопасности. Где-то далеко, снаружи, остались холмы, скованные жестокой хваткой Эостры. Но здесь, в тепле и покое, об этом можно было почти позабыть.