– Это барсук!

– Ты уверен? – засомневалась Ренн.

– Царапины куда меньше тех, что оставляют медведи, и на когтях была земля. – Он обошел вокруг дерева. – У барсука передние лапы всегда выпачканы землей, потому что он в ней роется, всяких червяков ищет. А здесь он остановился, чтобы когти почистить. И пошел назад, в свое логово. Вон туда… – Торак мотнул головой на восток, за деревья.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Ренн. – Тебе что, Волк сказал?

– Нет. Лес. – И, поймав ее изумленный вгляд, пояснил: – Некоторое время назад я заметил малиновку, которая несла в клюве клочок барсучьей шерсти. Она летела с востока. – Торак пожал плечами.

– Ты так здорово распознаешь следы зверей?

– Отец делал это куда лучше.

– Зато ты делаешь это куда лучше, чем я! – призналась Ренн. В голосе ее не чувствовалось зависти, она просто признавала его превосходство. – Но почему барсук вдруг так испугал волчонка?

– Я не думаю, что это барсук его испугал, – сказал Торак. – Верно, это кто-то другой.

Ренн взяла его топор, лук и колчан со стрелами и протянула ему.

– На. Лучше возьми себе.

Они осторожно двинулись по тропе дальше. Волк шел впереди, за ним Торак, внимательно отмечавший любой след, и замыкала их маленький отряд Ренн, напряженно всматривавшаяся в лесную чащу.

Они сделали еще шагов пятьдесят, когда Торак остановился так внезапно, что Ренн невольно на него налетела.

Молоденькая березка все еще тихо стонала, но жить ей осталось совсем недолго. Медведь поднялся на задние лапы, чтобы излить свою ярость, и сломал верхушку дерева, а потом содрал с него кору, отчего бедная березка прямо-таки истекала соком; даже под корой на теле ствола остались глубокие борозды от медвежьих когтей.

– Не бывает таких огромных медведей! – прошептала в ужасе Ренн.

Торак не ответил. Мыслями он был в прошлом, в тех осенних сумерках, когда помогал отцу разбивать стоянку. Торак тогда еще пошутил, и отец рассмеялся его шутке. А потом вдруг Лес словно взорвался. Застонали вороны. Затрещали сосны. И из тьмы, царившей в чаще, появился еще более темный сгусток черноты…

– Это было давно, – вдруг сказала Ренн.

– Что? – не понял Торак. Она указала на ствол дерева.

– Кровь дерева уже застыла. Смотри, она почти черная.

Торак внимательнее осмотрел березу. Ренн была права. Медведь поранил березу своими когтями по крайней мере дня два назад.

Но, в отличие от Ренн, облегчения Торак не испытывал. Она еще не знала самого худшего!

«Теперь он существует только для того, чтобы убивать, – сказал тогда отец. – Убьет – и сила его сразу возрастает…» А когда красный глаз будет в зените, этот медведь и вовсе станет неуязвимым…

И вот доказательство. В ту ночь, когда медведь напал на них, красный глаз в небе светил уже очень ярко. Но еще не был таким большим, как сейчас.

– Он становится все больше, – пробормотал Торак.

– Кто? – ужаснулась Ренн.

И Торак рассказал ей, о чем говорил ему отец.

– Но… это ведь было почти целую луну назад.

– Я знаю.

В нескольких шагах от тропы Торак нашел три длинных черных волоска, зацепившихся за веточку примерно на высоте его роста. Он быстро отступил и сказал:

– Медведь пошел туда, в долину. Смотри: видишь, как здесь ветки смяты?

Но особой радости Торак пока не чувствовал: медведь мог запросто и вернуться по какой-нибудь другой тропе…

И тут из густой травы донеслось пронзительное «так-так». Крапивник!

Торак вздохнул с облегчением:

– Вряд ли медведь где-то рядом. Вон и крапивник запел.

Близилась ночь, и они наспех соорудили себе шалаш – согнули и связали вместе несколько молодых орешин, а сверху набросали болотной травы, собранной на берегу ручья. Вокруг было полно зеленого падуба, и это тоже давало ощущение укрытия, так что Торак и Ренн даже осмелились разжечь небольшой костер. Они съели несколько ломтиков вяленого мяса, но рыбные лепешки вытаскивать не стали: запах лосося любой медведь способен почуять и на расстоянии нескольких дней пути.

Ночь была холодной, и Торак до рассвета просидел у костра, завернувшись в спальный мешок и прислушиваясь к далекому реву Гремящих водопадов.

Почему отец никогда не говорил ему об этом пророчестве? Почему Слушающим оказался именно он, Торак? Что это означает?

Рядом с ним спал волчонок, во сне подрагивая ушками. Ренн тоже не легла и сидела, глядя, как какой-то жук пытается уползти прочь от огня по горящей хворостине.

Теперь Торак уже знал, что может доверять ей. Она многим рисковала, чтобы помочь ему; без ее помощи его побег вообще бы не удался. Это было совершенно новое ощущение – иметь союзника, товарища. И Торак решился:

– Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Ренн, взяв веточку, помогала жучку спастись с горящей валежины.

– Перед смертью, – сказал Торак, – мой отец заставил меня дать одну клятву. Я поклялся ему, что найду Священную Гору или умру, пытаясь ее отыскать. – Он немного помолчал. – Не знаю, почему он заставил меня поклясться в этом, но я поклялся. И слово свое постараюсь сдержать.

Ренн молча кивнула, и Торак почувствовал, что она действительно ему верит.

– Мне тоже кое-что нужно тебе рассказать, – сказала она. – Насчет того пророчества. – Нахмурившись, она вертела в руках травинку, не решаясь начать. – Знаешь, когда ты найдешь Гору – если тебе это, конечно, удастся, – то просто так попросить Великого Духа о помощи будет нельзя. Тебе придется еще доказать, что ты заслуживаешь его помощи. Это мне Саеунн вчера ночью сказала. И еще она сказала, что тот калека нарушил условия договора, потому что создал существо, которое убивает без причины, просто для удовольствия. И этим очень рассердил Великого Духа. Так что теперь потребуется немало усилий, чтоб Дух все же согласился нам помочь.

Тораку стало трудно дышать.

– И что же Великий Дух потребует в уплату за свою помощь?

Ренн посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Ты должен будешь принести ему три части самого сильного Нануака!

Догадавшись по виду Торака, что он ничего не понял, она принялась объяснять:

– Саеунн говорит, что этот Нануак подобен огромной реке, у которой нет конца. Его иногда называют жизненной силой; каждое живое существо, каждая вещь несет в себе его частицу: эта частица воплощена в нашей внешней душе. А внешняя душа, как ты знаешь, есть и у охотников, и у их добычи, и у скал, и у деревьев. Иногда некоторые части Нануака становятся видны – так становится видна душа реки, вскипая на поверхности пеной. В это время года Нануак особенно силен. – Ренн помолчала, но все же договорила: – Три части этого Нануака ты и должен будешь найти. Если не найдешь, Великий Дух помогать тебе не станет. И тогда тебе ни за что не одолеть того медведя. Торак затаил дыхание.

– Три части Нануака… – хриплым шепотом повторил он. – Но как же мне их найти?

– Никто этого не знает. Но у нас есть одна старая загадка… – И Ренн, прикрыв ресницами глаза, произнесла нараспев:

Что прячется в бездонной глубине?

Глаза реки, лежащие на дне.

А что старо, как времени поток?

Зуб, камни превращающий в песок.

Что холодней всего? Не тронь, не тронь!

Таящийся во тьме снегов огонь.

Поднялся ветерок. Падубы зашелестели листвой, зашептались. , – И что же это такое? – спросил Торак. Ренн посмотрела на него и покачала головой:

– Никто не знает…

Торак уронил голову на колени.

– Значит, я должен найти какую-то гору, которой никто не видел. Разгадать загадку, смысла которой никто не понимает. И убить медведя, которого победить невозможно.

Ренн судорожно вздохнула и тоненьким голосом сказала:

– Но ты должен хотя бы попробовать… Он промолчал, а потом вдруг спросил:

– А зачем Саеунн все это рассказала тебе? И почему именно тебе?

– Я ее об этом не просила. Она сама взяла и рассказала. Она считает, что я должна стать колдуньей, когда вырасту.

– А ты разве не хочешь?