потом тепло, потом жарко, а потом ты умираешь…»

«Оказывается, — подумал Торак, — смерть совсем не страшна, она даже приятна». Смерть представлялась ему чудесно теплой и мягкой, как пушистый мех крупного северного оленя. Ему хотелось поскорее погрузиться в нее с головой, поглубже в нее зарыться…

Кто-то с силой потряс его за плечо. Он застонал. Совиные глаза смотрели на него в упор, заставляя его вернуться из того чудесного, теплого смертного сна.

И тут Торак, хоть и с трудом, понял, что перед ним

человеческое

лицо — круглое, покрасневшее от мороза, обрамленное опушкой из заиндевевшего меха. Колючий иней сверкал на бровях и на короткой черной бороде. На плоской переносице красовалась темная полоска татуировки, но этот племенной знак Тораку был не известен. Впрочем, ему было все равно, кто перед ним. Больше всего он хотел вернуться назад, в объятия смерти.

Незнакомец сердито на него зарычал и вдруг… вытащил из глазниц свои круглые глазищи.

И Торак понял, что «совиные глаза» — это всего лишь тонкие костяные диски с привязанными к ним кожаными тесемками. Этот человек просто постоянно закрывал глаза такими щитками, чтобы уберечься от снежной слепоты! Затем незнакомец быстро закатал рукав своей парки, вытащил кремневый нож и разрезал вену на своей мощной смуглой руке.

— Пей! — рявкнул он, прижимая ранку к губам Торака.

Сладко-соленая теплая жидкость наполнила рот Торака. Он закашлялся, но кровь проглотил. И тут же почувствовал прилив сил и настоящее, человеческое тепло, а не тот обманчивый жар, вызванный леденящим холодом. Вместе с теплом, правда, пришла и боль. Лицо у него жгло, как огнем. Болело все тело. Казалось, раскаленные иглы прямо-таки впиваются в каждый сустав.

В темноте послышался крик Ренн:

— Оставь меня в покое! Я хочу спать!

Теперь этот человек что-то жевал. Потом выплюнул отвратительный серый комок в ладонь и сунул его прямо в рот Тораку, протиснув между зубами.

— Ешь!

Комок был вонючий, маслянистый, но Торак узнал, что это: тюлений жир! И вкус этого жира показался ему поистине чудесным.

Затем незнакомец размазал немного тюленьего жира по лицу Торака. Сперва было очень больно — ладонь у этого человека была твердой и грубой, как поверхность гранита, — но боль быстро утихла, сменившись вполне терпимым зудом.

— Ты кто? — невнятно спросил Торак.

— Потом, — проворчал незнакомец. — Когда гнев ветра немного утихнет.

— И долго это будет продолжаться? — спросила Ренн.

— Может, одну ночевку, а может, и несколько, кто знает? И чтоб мне больше никаких разговоров!

Тораку снилось, что ему снова двенадцать лет, значит, его отец умер почти полмесяца назад.

А он, Торак, только что убил своего первого самца косули и, чтобы заставить Волка сидеть смирно, пока он свежует тушу, дал ему копытца — поиграть. Но волчонок, устав играть с копытцами косули, принялся бегать вокруг Торака и все время совал ему под руки свою любопытную мордочку, желая знать, что тот делает.

Тораку снилось, как он промывает в ручье внутренности косули, а Волк хватает зубами конец кишки и тянет. И Торак тоже тянет. А Волк припадает на передние лапы и виляет хвостом: еще бы, игра!

Торак, прикусив губу, пытается сдержать улыбку: «Нет, это не игра!» Волк настаивает, требует поиграть еще, но Торак твердо говорит ему по-волчьи: «Отпусти!» И волчонок моментально подчиняется; он так быстро отпускает конец кишки, что Торак невольно падает прямо в воду. Волк прыгает на него, и они оба плещутся в воде, и Торак не выдерживает и смеется. Хотя отец его действительно умер, но он больше не одинок: он нашел себе брата.

А когда он вылезает на берег и поднимается на ноги, оказывается, что ручей отчего-то вдруг замерз. Значит, власть над Лесом уже захватила зима? И Волк, теперь уже совершенно взрослый, убегает от него куда-то среди поблескивающих от инея деревьев — и убегает он вместе с его отцом!

«Вернись назад!» — кричит Волку Торак, но северный ветер уносит его голос прочь. Этот ветер так силен, что Торак с трудом стоит на ногах, а вот ни над Волком, ни над отцом ветер никакой власти не имеет. Он словно и не касается ни длинных черных волос отца, ни серебристого волчьего меха.

«Вернитесь!» — кричит Торак. Но они его не слышат — не могут услышать. И ему остается лишь беспомощно смотреть, как они уходят от него, скрываясь среди деревьев.

Торак проснулся, как от толчка. Грудь сдавило чувство тяжкой утраты. Щеки застыли от замерзших слез.

Оказалось, что он лежит, свернувшись в клубок, в своем спальном мешке. Его одежда под паркой так и осталась влажной, и он настолько замерз, что даже дрожать уже был не в силах. Он заставил себя сесть и увидел, что находится не в снежной пещерке, а в домике с куполообразной крышей, тоже сделанной из снежных глыб. На плоском каменном светильнике слабым оранжевым пламенем горел кусок тюленьего жира. Над светильником висел мочевой пузырь тюленя, полный тающего льда. Судя по царившей снаружи тишине, Торак решил, что буря закончилась. А того странного человека рядом не было.

— Мне приснился

просто ужасный сон!

— пробормотала Ренн. Все лицо у нее было в царапинах и волдырях, а под глазами — темные круги.

— Мне тоже, — сказал Торак, чувствуя, что и у него лицо выглядит не лучше; кожу так жгло, что даже говорить было больно. — Мне снилось, что Волк…

В хижину на четвереньках вполз тот странный незнакомец. Он оказался невысоким и весьма коренастым, а в парке, сделанной из тюленьей шкуры, выглядел еще более приземистым и широкоплечим. Когда он сбросил с головы капюшон, взору открылось его плоское лицо, обрамленное прямыми черными волосами, подстриженными на лбу короткой челкой. Глаза у него были точно черные щелки и смотрели недоверчиво.

— Значит, вы пришли с Дальнего Юга, — обвиняющим тоном сказал он.

— А ты кто? — спросил Торак.

— Инуктилук. Племя Песца. Меня послали разыскать вас.

— Зачем? — спросила Ренн.

Инуктилук из племени Песца сердито тряхнул головой:

— Да вы на себя посмотрите! Вы же оба насквозь мокрые! Разве вы не знаете, что убивает не снег, а сырость? Вот. Вылезайте из своих одежек и залезайте сюда. — Он кинул им два свертка из шкур.

Ренн и Торак настолько продрогли, что даже спорить не стали. Руки и ноги совершенно их не слушались и были как бесполезные палки, так что раздевались они целую вечность. Свертки оказались спальными мешками из серебристого тюленьего меха, а внутри был еще чудесный вкладыш из мягкой птичьей кожи пухом внутрь. В этих мешках им сразу стало так тепло, что они даже несколько приободрились, но тут Торак с тревогой заметил, что человек из племени Песца опять куда-то исчез, да еще и одежду их с собой прихватил. Теперь они оказались совершенно в его власти.

— Смотри, он нам поесть оставил, — сказала Ренн, принюхиваясь к полоске замороженного тюленьего мяса.

Не вылезая из спального мешка, Торак с трудом доковылял до стены и сквозь щель посмотрел наружу.

То, что он принял за крышу снежной норы, в которой они укрылись прошлой ночью, на самом деле оказалось большими санями, поставленными на попа. Полозья саней были сделаны из челюстей кита, а поперечины — из широких рогов северного оленя. Спутанная упряжь скрывалась под какими-то пушистыми белыми холмиками, находившимися поодаль друг от друга. Холмиков всего было шесть, и над каждым поднималась тонкая струйка пара.

Появился Инуктилук, свистнул, и холмики приподнялись, превратившись в шесть крупных собак. Собаки сонно зевали, виляя хвостом и стряхивая со шкуры снег, и лезли к хозяину лизаться, а Инуктилук, отталкивая от себя собачьи морды, распутывал упряжь и проверял, не порезали ли его псы лапы о лед.

Ногтем большого пальца Ренн вытащила мясное волокно, застрявшее у нее между зубами, и сказала:

— Ходец говорил, что песцы нам расскажут, как отыскать этот Глаз Гадюки. Может, он как раз племя Песцов и имел в виду?

Тораку тоже так казалось, но уверен он не был, а потому сказал: